Переклад тексту пісні Ошибка вышла - Владимир Высоцкий

Ошибка вышла (оригінал)

Я был и слаб и уязвим, дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным истерзанным нутром, —
И, словно в пошлом попурри, огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри здоровым недобром.
Но властно дернулась рука: «Лежать лицом к стене!»
—
И вот мне стали мять бока на липком топчане.
А самый главный — сел за стол, вздохнул осатанело
И что-то на меня завел, похожее на «дело».
И что-то на меня завел, похожее на «дело».
Вот в пальцах цепких и худых смешно задергался кадык,
Нажали в пах, потом — под дых, на печень-бедолагу.
Когда давили под ребро — как екало мое нутро!
И кровью харкало перо в невинную бумагу.
В полубреду, в полупылу разделся донага, —
В углу готовила иглу нестарая карга, —
И от корней волос до пят по телу ужас плелся:
А вдруг уколом усыпят, чтоб сонный раскололся?!
А вдруг уколом усыпят, чтоб сонный раскололся?!
Он, потрудясь над животом, сдавил мне череп, а потом
Предплечья мне стянул жгутом и крови ток прервал.
Я, было, взвизгнул, но замолк, — сухие губы на замок, —
А он кряхтел, кривился, мок, писал и ликовал.
Он в раж вошел — знакомый раж, — но я как заору:
«Чего строчишь?
А ну, покажь секретную муру!..»
Подручный — бывший психопат — связал мои запястья, —
Тускнели, выложившись в ряд, орудия пристрастья.
Тускнели, выложившись в ряд, орудия пристрастья.
Я терт и бит, и нравом крут, могу — вразнос, могу — враскрут, —
Но тут смирят, но тут уймут — я никну и скучаю.
Лежу я, голый как сокол, а главный — шмыг да шмыг за стол —
Все что-то пишет в протокол, хоть я не отвечаю.
Нет, надо силы поберечь, а то ослаб, устал, —
Ведь скоро пятки станут жечь, чтоб я захохотал,
Держусь на нерве, начеку, но чувствую отвратно, —
Мне в горло сунули кишку — я выплюнул обратно.
Мне в горло сунули кишку — я выплюнул обратно.
Я взят в тиски, я в клещи взят — по мне елозят, егозят,
Все вызвать, выведать хотят, все пробуют на ощупь.
Тут не пройдут и пять минут, как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут, ужмут и прополощут.
«Дыши, дыши поглубже ртом!
Да выдохни, — умрешь!»
«У вас тут выдохни — потом навряд ли и вздохнешь!»
Во весь свой пересохший рот я скалюсь: «Ну, порядки!
Со мною номер не пройдет, товарищи-ребятки!»
Со мною номер не пройдет, товарищи-ребятки!"
Убрали свет и дали газ, доска какая-то зажглась, —
И гноем брызнуло из глаз, и булькнула трахея.
И он зверел, входил в экстаз, приволокли зачем-то таз…
Я видел это как-то раз — фильм в качестве трофея.
Ко мне заходят со спины и делают укол…
«Колите, сукины сыны, но дайте протокол!»
Я даже на колени встал, я к тазу лбом прижался;
Я требовал и угрожал, молил и унижался.
Я требовал и угрожал, молил и унижался.
Но туже затянули жгут, вон вижу я — спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут с волосяным кнутом.
Где-где, а тут свое возьмут!
А я гадаю, старый шут:
Когда же раскаленный прут — сейчас или потом?
Шабаш калился и лысел, пот лился горячо, —
Раздался звон — и ворон сел на белое плечо.
И ворон крикнул: «Nеvеrмоrе!»
— проворен он и прыток, —
Напоминает: прямо в морг выходит зал для пыток.
Напоминает: прямо в морг выходит зал для пыток.
Я слабо поднимаю хвост, хотя для них я глуп и прост:
«Эй!
За пристрастный ваш допрос придется отвечать!
Вы, как вас там по именам, — вернулись к старым временам!
Но протокол допроса нам обязаны давать!»
И я через плечо кошу на писанину ту:
«Я это вам не подпишу, покуда не прочту!»
Мне чья-то желтая спина ответила бесстрастно:
«А ваша подпись не нужна — нам без нее все ясно».
«А ваша подпись не нужна — нам без нее все ясно».
«Сестренка, милая, не трусь — я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь при встрече с адвокатом!
Я ничего им не сказал, ни на кого не показал, —
Скажите всем, кого я знал: я им остался братом!»
Он молвил, подведя черту: «Читай, мол, и остынь!»
Я впился в писанину ту, а там — одна латынь…
В глазах — круги, в мозгу — нули, — проклятый страх, исчезни:
Они же просто завели историю болезни!
Они же просто завели историю болезни!

(переклад)

Я був і слабкий і вразливий, тремтів усією істотою своєю,
Кровоточив своїм хворим змученим нутром, —
І, немов у пошлому попурі, величезний лоб виник у двері
І осяявся зсередини здоровим недобрим.
Але владно сіпнулася рука: «Лежати обличчям до стіни!»
-
І ось мені стали м'яти боки на липкому тапчані.
А найголовніший сів за стіл, зітхнув осатаніло
І щось на мене завів, схоже на «справу».
І щось на мене завів, схоже на «справу».
Ось у пальцях чіпких і худих смішно засмикався кадик,
Натиснули в пах, потім під дих, на печінку-бідолаху.
Коли давили під ребро — як екало моє нутро!
І кров'ю харкало перо в невинний папір.
У напівреду, в напівпилу роздягся догола, —
В кутку готувала голку нестара карга,—
І від коренів волосся до п'ят по тілу жах плевся:
А раптом уколом приспать, щоб сонний розколовся?!
А раптом уколом приспать, щоб сонний розколовся?!
Він, попрацюючи над животом, стиснув мені череп, а потім
Передпліччя мені стягнув джгутом і крові перервав.
Я, було, верескнув, але замовк, — сухі губи на замок, —
А він кректав, кривився, мок, писав і тріумфував.
Він в раж увійшов — знайомий раж, — але я як закричу:
«Чого строчиш?
Ну, покажи секретну муру!..»
Підручний — колишній психопат — зв'язав мої зап'ястя, —
Тьмяніли, виклавшись у ряд, знаряддя пристрасті.
Тьмяніли, виклавшись у ряд, знаряддя пристрасті.
Я терт і біт, і вдачею крутий, можу — врознос, можу — врозкруту, —
Але тут смирять, але тут угамують — я никну і нудьгую.
Лежу я, голий як сокіл, а головний — шмиг та шмиг за стол —
Все щось пише в протокол, хоч я не відповідаю.
Ні, треба сили поберегти, а то слаб, втомився, —
Адже скоро п'яти стануть палити, щоб я зареготав,
Тримаюся на нерві, напоготові, але відчуваю огидно, —
Мені в горло сунули кишку — я виплюнув назад.
Мені в горло сунули кишку — я виплюнув назад.
Я взято в тиски, я в кліщі взято — по мені елозять, йогозять,
Все викликати, розвідати хочуть, всі пробують на дотик.
Тут не пройдуть і п'ять хвилин, як душу виймуть, пам'ятають,
Всю зганять, розірвуть, тиснуть і прополощуть.
«Дихай, дихай глибше ротом!
Так, видихни, помреш!
«У вас тут видихни — потім навряд чи зітхнеш!»
Увесь свій пересохлий рот я скалюся: «Ну, порядки!
Зі мною номер не пройде, товариші-хлопці!»
Зі мною номер не пройде, товариші-хлопці!"
Прибрали світло і дали газ, якась дошка запалилася, —
І гноєм бризнуло з очей, і булькнула трахея.
І він звірів, входив у екстаз, приволокли навіщось таз…
Я бачив це якось раз—фільм як трофей.
До мене заходять зі спини і роблять укол…
«Коліть, сучі сини, але дайте протокол!»
Я навіть на коліна встав, я до тазу чолом пригорнувся;
Я вимагав і погрожував, благав і принижувався.
Я вимагав і погрожував, благав і принижувався.
Але тужче затягнули джгут, он бачу я — спиртовку джгут,
Усі руду чортівку чекають із волосяним батогом.
Де-де, а тут своє візьмуть!
А я гадаю, старий блазень:
Коли ж розжарений прут зараз чи потім?
Шабаш гартував і лисів, піт лився гаряче, —
Пролунав дзвін — і ворон сів на біле плече.
І Ворон крикнув: «Nеverмоrе!»
— спритний він і приток, —
Нагадує: просто в морг виходить зал для тортур.
Нагадує: просто в морг виходить зал для тортур.
Я слабо піднімаю хвіст, хоча для них я дурний і простий:
«Гей!
За упереджений ваш допит доведеться відповідати!
Ви, як вас там за іменами, повернулися до старих часів!
Але протокол допиту нам зобов'язані давати!»
І я через плече кошу на писанину ту:
«Я це вам не підпишу, поки не прочитаю!»
Мені чиясь жовта спина відповіла безпристрасно:
«А ваш підпис не потрібний нам без нього все ясно».
«А ваш підпис не потрібний нам без нього все ясно».
«Сестричка, мила, не трусь — я не змовчу, я не утрусь,
Від протоколу відіпрус при зустрічі з адвокатом!
Я нічого ним не сказав, ні на кого не показав, —
Скажіть усім, кого я знав: я ним залишився братом!
Він сказав, підвівши рису: «Читай, мовляв, і охолонь!»
Я впився в писанину ту, а там одна латина ...
В очах — кола, в мозку — нулі, — проклятий страх, зникни:
Вони вже просто завели історію хвороби!
Вони вже просто завели історію хвороби!